« Мелодия вещей» — это название текста австрийского писателя Райнера Марии Рильке 1898 года. В нём Рильке описывает атмосферу пейзажа как «мелодию», соединяющую всю человеческую жизнь и природу, и утверждает, что нужно понять эту мелодию, чтобы понять мир. «Я могу лишь молчать и смотреть» ( Предисловие Рильке к Флорентийскому дневнику)
Abraham Janssens I (1575–1632) Гераклит Цитаты Гераклита «Всё течёт, всё меняется» (др.-греч. Πάντα ῥεῖ καὶ οὐδὲν μένει, лат. Omnia fluunt, omnia mutantur ) «Нельзя войти в одну и ту же реку дважды». Жить в открытости этому изменчивому миру, жить на границе проявлений; Жить в состоянии становления; Состояние пребывания в уме, когда этот ум со-принадлежит бытию. В чистом восприятии мысли (мышление) равны бытию. С покойствие, ясность и радость
Новоевропейский взгляд утратил непосредственную связь с жизненным миром – это жизнь в рациональных моделях мира, а не в жизненном мире. Античный способ восприятия, как метод выхода из кризиса из-за потери своей основы в виде жизненного мира; Античный способ восприятия – это художественный способ восприятия – чистое от любых концепций восприятие: первый взгляд, первое молчание. Я не «стою над миром» – я открыт миру и движусь вместе с ним. Древние греки понимали слово «теория» как экстатическое, мистическое созерцание. Также античная «теория» могла означать мысленно-интуитивное «всматривание» в космос, восприятие идеальных сущностей «духовными очами» Вот наше первое молчанье: мы в дар себя подносим ветру, дрожим мы, став подобны веткам, и слышим мая сердцевину. Здесь тень увидим на дороге, а в слухе – дождь возник как шелест, растёт весь мир дождю навстречу, дабы идти с ним вместе, рядом. Райнер Мария Рильке
Гераклит погружён в созерцание потока явлений. Он признал высшим законом сущего изменение, процесс вечного изменения и течения. Все вещи изменяются, каждый момент чувственного бытия есть уже момент протекший. Гераклит созерцает реальность с его движением стихий, с непрекращающимся уничтожением и возрождением мира. Он считает, что бытие можно познать только чистой интуицией, захватив его в моменте настоящего. Знать всё как одно означает путём озарения и интуиции увидеть целостность бытия здесь и сейчас.
Иоганн Вольфганг Гёте Возрождение - понимание Гёте Природу жизни не разрушить! Шагает вечность в каждой вещи, В стремленьи быть находишь счастье! Суть жизни вечна: а законы хранят на жизни те узоры, в которых Всё себя раскрасит. Давно нашлась реальность эта, Связала род духовный вместе; Античный опыт ты прими!..
Флорентийский дневник Три поколения всегда идут друг другу на смену. Первое находит Бога, второе сооружает над Ним слишком тесные для Него своды храма, связывая Его оковами, а третье, оскудев, камень за камнем растаскивает Божий дом, чтобы кое-как построить из них жалкие хижины. А потом приходит поколение, которому снова приходится искать Бога; к нему принадлежали Данте, Боттичелли и Фра Бартоломео. Флорентийский дневник Ни один человек на свете не в состоянии создать столько красоты, чтобы полностью ею облечься. Часть его души всегда будет проступать наружу. Но в эпохи расцвета искусства некоторые мастера окружали себя, помимо собственной красоты, таким изобилием благородного наследия, что произведение больше в них уже не нуждалось. Любопытство и привычка публики ищут и находят их имена; но в этом нет необходимости. В такие эпохи искусство есть — но нет художника.
Творческое кредо Рильке 1. Мы стоим в самом начале, посмотри Всё перед нами С тысячей одним сном за плечами и в недеянии. 2. Не могу себе представить другое священное знание, только это: как стать источником. Тем, кто напишет первое слово после столетнего пунктира молчания. 19 сонет к Орфею Рильке Быстрый наш мир перемен, как облака форма, всё превращается в тлен прародины норму. Над переменой шагов, шире, смелее, длится предзвук без слов, лиры Орфея. Не распознали печаль, не научились любви, то, что смерть удалит, песнь никак не уладит. Лишь земная даль празднует свято.
Как-нибудь сравни картины на золотом фоне из Треченто ( XIV в.) с многочисленными более поздними композициями итальянских ранних мастеров, где в светящемся ландшафте светлого воздуха Умбрии пребывают образы Святого Собеседования ( Santa Conversazione ). Золотой фон индивидуализирует каждого, а ландщафт сияет за ними, как их совместная душа, из которой они черпают свою любовь и смех. Затем подумай о самой жизни. Вспомни, что людям присущи многочисленные помпезные жесты и преувеличенные слова. Если бы они хоть на минуту были такими спокойными и наполненными, как святые Марко Базаити, мы бы обнаружили за ними ландшафт, неотделимый от них самих. Бывают моменты, когда человек тихо и ясно предстаёт перед тобой во всем своем Велико-Лепии. Такие праздники бывают редко, и ты их никогда не забудешь. Отныне ты любишь этого человека. Это значит, что ты готов своими нежными пальцами отслеживать облик его индивидуальности, познанной в тот час.
Леонардо да Винчи «Святая Анна с Мадонной и младенцем» «Мелодии вещей» п. XIII Дальнейшие размышления перестают нас удивлять; потому что в действительности мосты друг к другу, по которым легко и празднично идти, не внутри нас, а за нами, совершенно так же, как на ландшафтах Фра Бартоломе или Леонардо. Всё, однако, так, что жизнь создаёт пик возле отдельных личностей. И тропа эта идет через широкую долину от вершины к вершине.
«Мелодии вещей», п. XVI Или песня лампы или голос ветра или дыхание вечера или стоны морского прибоя, все, что нас окружает – всегда за нами присутствует какая-то целостная мелодия, сотканная из тысячи голосов, в которой лишь иногда твоё соло имеет пространство. Знать, когда ты обрушился в это понимание, что это тайна твоего одиночества: это как искусство верного движения: позволить себе упасть из состояния высокопарных слов в состояние единой мелодии. «Мелодии вещей», п. XV Лишь в общий час, в общий шторм, в одной комнате, они обнаруживают друг друга. Лишь после того, как проявится общее пространство, задний фон, они начинают взаимодействовать друг с другом. Они должны иметь возможность сослаться на одну родину. Одновременно показать друг другу удостоверения, что у них на руках, которые содержат весь смысл и печать этого великого князя.
«Мелодии вещей», п. XVII Если бы святые Марко Базаити могли доверить себе что-то кроме радостного совместного пребывания, они бы не стали простирать свои узкие, мягкие руки на передний план картины, в которой обитают. Они бы отошли назад, сразу бы уменьшились и в глубинах прислушивающегося мира пошли бы друг к другу по крошечным мостам. «Мелодии вещей», п. XXX Хочу привести небольшой пример; - Вечер. Маленькая комната. В середине, под лампой сидят напротив друг друга два мальчика, поневоле склоняясь над своими книгами. Они – далеко, далеко. Книги сокрыли их бегство. Иногда они окликают друг друга, чтобы не потеряться в густом лесу своих видений. В этой узкой комнате они переживают свои разнообразные и фантастические судьбы. Они борются и побеждают. Возвращаются домой и женятся. Учат своих детей быть героями. И умирают свободными. И я настолько своеволен, чтобы считать это свершением!
Актеры, принимающие и любящие атмосферу на сцене, знают, что значительная часть содержания спектакля не может быть передана зрителю никакими иными средствами выразительности, кроме атмосферы. Ни слова, произносимые актером со сцены, ни его действия не выразят того, что живет в атмосфере. Спросите себя, как вы, сидя в зрительном зале, воспримете содержание одной и той же сцены, сыгранной перед вами один раз без атмосферы и другой раз - с атмосферой? В первом случае вы ясно поймете рассудком смысл виденной сцены, но едва ли глубоко проникнете в ее психологическое содержание. Во втором - ваше восприятие будет более глубоким по своему психологическому значению. Вы не только поймете содержание сцены, вы почувствуете его.
Дух в произведении искусства - это его идея. Душа - атмосфера. Все же, что видимо и слышимо, - его тело. Атмосфера есть сердце всякого художественного произведения, и следовательно, всякого спектакля... Спектакль, лишенный атмосферы, неизбежно носит на себе отпечаток механичности. Зритель может рассуждать о таком спектакле, понимать его, ценить его технические совершенства, но он останется холодным - спектакль будет "бессердечным" и не сможет захватить его целиком. Произведение искусства должно иметь душу, и эта душа есть атмосфера. Великая миссия актера: спасти душу театра и тем самым спасти будущий театр от механизации.
И вот это узнавание и оберегание условий бытия цельной личности стало моим поведением в отношении творчества... Самое главное препятствие для выявления таланта – интеллект со своей логикой и нравственность со своей стыдливостью, целомудрием. Правда, ведь талант – сила природы, действует вопреки логике и вопреки морали, как живая текучая вода подземного родника.
Я зачитался, я читал давно, с тех пор как дождь пошёл хлестать в окно. Весь с головою в чтение уйдя, не слышал я дождя. Я вглядывался в строки, как в морщины задумчивости, и часы подряд стояло время или шло назад. Как вдруг я вижу, краскою карминной в них набрано: закат, закат, закат... Как нитки ожерелья, строки рвутся, и буквы катятся куда хотят. Я знаю, солнце, покидая сад, должно ещё раз оглянуться из-за охваченных зарёй оград. А вот как будто ночь по всем приметам. Деревья жмутся по краям дорог, и люди собираются в кружок и тихо рассуждают, каждый слог дороже золота ценя при этом. И если я от книги подыму глаза и за окно уставлюсь взглядом, как будет близко всё, как станет рядом, сродни и впору сердцу моему! Но надо глубже вжиться в полутьму и глаз приноровить к ночным громадам, и я увижу, что земле мала околица, она переросла себя и стала больше небосвода, а крайняя звезда в конце села – как свет в последнем домике прихода
Мы - только под прямым углом, Наперекор один другому, Как будто не привыкли к дому И в разных плоскостях живем, Друг друга потеряли в давке И порознь вышли с двух сторон, И бережно несем, как сон, Оконное стекло из лавки. Мы отражаем все и вся И понимаем с полуслова, Но только не один другого, Жизнь, как стекло, в руках неся. Пока мы время тратим, споря На двух враждебных языках, По стенам катятся впотьмах Колеса радуг в коридоре.
Жизнь вернулась так же беспричинно, Как когда-то странно прервалась. Я на той же улице старинной, Как тогда, в тот летний день и час. Те же люди, и заботы те же, И пожар заката не остыл, Как его тогда к стене манежа Вечер смерти наспех пригвоздил. Женщины в дешевом затрапезе Так же ночью топчут башмаки. Их потом на кровельном железе Так же распинают чердаки. Вот она походкою усталой Медленно выходит на порог И, поднявшись из полуподвала, Переходит двор наискосок. Я опять готовлю отговорки, И опять все безразлично мне. И соседка, обогнув задворки, Оставляет нас наедине. Не плачь, не морщь опухших губ, Не собирай их в складки. Разбередишь присохший струп Весенней лихорадки. Сними ладонь с моей груди, Мы провода под током. Друг к другу вновь, того гляди, Нас бросит ненароком. Пройдут года, ты вступишь в брак, Забудешь неустройства. Быть женщиной великий шаг, Сводить с ума геройство. А я пред чудом женских рук, Спины, и плеч, и шеи И так с привязанностью слуг Весь век благоговею. Но как не сковывает ночь Меня кольцом тоскливым, Сильней на свете тяга прочь И манит страсть к разрывам.
